The Experimental Group. Ilya Kabakov, Moscow Conceptualism, Soviet Avant-Gardes.

Chicago, The Univercity of Chicago Press, 2010

 

Валентин Дьяконов

Перед тем как браться за диссертацию, монографию или статью, каждый историк искусства должен как следует усвоить разницу между анализом и симбиозом. Анализ — это когда на основе работы с источниками, которую называют критикой, делаются проверяемые и логичные выводы. Критиковать источники нужно так: каждый документ, будь то расшифровка устной речи, справка из загса или договор о купле-продаже, подвергается серьезному изучению и ставится в контекст других высказываний, бюрократических бумажек и так далее. Если речь идет о биографии художника, нельзя не писать о том, в какой исторической ситуации он формировался, сколько у него было коллег, как они на него влияли, какие существовали альтернативы тому, что он делает. А симбиоз — это когда автор монографии на коротком поводке следует за своим героем, смотрит на мир его глазами, интерпретирует исторический контекст с его точки зрения и вообще строит картину мира вокруг объекта исследования так, как это наиболее комфортно объекту. Такое случается чаще всего с историей современности в тех случаях, когда объект исследования жив, здоров, энергичен и невероятно умен.

Неприятно, конечно, начи­нать рецензию на красивый и увесистый том с констатации очевидных каждому академическому ученому, да что там — каждому честному человеку — вещей. Тем не менее приходится. Ибо монография американского исследователя Мэтью Джессе Джексона «Экспериментальная группа. Илья Кабаков, московский концептуализм, советские авангарды» представляет собой пример настоящего симбиоза. Книге предпослано трогательное предуведомление, из которого следует, что Илья и Эмилия Кабаковы самым плотным образом работали над исследованием вместе с его автором. Все бы хорошо, будь перед нами персональная биография, хотя и в этом случае словам художника доверять можно было бы лишь отчасти (критика источников особенно нужна в случае личных высказываний объекта исследования). Но Джексон пытается осмыслить с помощью Кабакова вообще весь советский андерграунд, расставить всех по местам с помощью самого известного представителя советского послевоенного искусства.

Рука мастера чувствуется сразу, по подбору иллюстраций. Из современников Кабакова наибольшим объемом иллюстративного материала может похвастаться старый друг Эрик Булатов. Остальные герои «московского концептуализма» и «со­ветских авангардов» хорошо если упомянуты вообще. Из советских художников официоза иллюстрации удостоился один Александр Герасимов, чью смытую, расхлябанную манеру Кабаков часто имитирует в своей псевдосоветской живописи. В промежутках между пересказами истории советского искусства глазами Кабакова автор пытается анализировать работы любимого героя с помощью, мягко скажем, неполных сопоставительных рядов. Например, раннюю абстракцию Кабакова «Сферы» (1960) он сравнивает сразу — чего мелочиться — с «проунами» Лазаря Лисицкого, хотя между ними есть еще одно, не менее важное звено, а именно «Сигналы» Юрия Злотникова.

Таких логических провалов в книге хоть отбавляй, но самое забавное то, как легко Кабаков ведет автора от одной точки к другой. Кабаков хвалит Бориса Михайлова: вот вам Борис Михайлов. Андрей Монастырский, по его мнению, выдающийся художник: последняя иллюстрация в основном тексте — съемка с акции «КД». С первых же страниц все невероятно предсказуемо. Джексона, конечно, трудно винить. Неизвестно, как бы повел себя любой из нас в общении со столь талантливым и при этом столь артикулированным и убедительным человеком. Соль в том, что получается смешно. В книге есть момент, когда Кабаков рассказывает автору о том, насколько он озабочен реакциями зрителей на свое искусство. Раз это действительно так, совершенно непонятно, почему бы Кабакову не дать исследователю свободу, а не водить его на поводке.