Ирина Кулик
Центр современной культуры «Гараж», Москва 19 июня – 29 августа 2010
Добравшись до Москвы, «Пир Трималхиона», премьера которого состоялась на прошлой Венецианской биеннале, кажется, стал еще более масштабным. Новый опус АЕС+Ф, снятый в их излюбленной технике — анимированной при помощи цифровых технологий фотографии, длится полчаса и занимает девять экранов, расположенных в подобии круговой кинопанорамы, — так, что зрители могут почувствовать себя настоящими «пленниками красоты» и даже испытать что-то вроде удушья от переизбытка прекрасного.
Название работы отсылает к главе из «Сатирикона» Петрония — описанию гротескно-роскошного пира, который дает в своем дворце разбогатевший раб-вольноотпущенник Трималхион. Здесь действие разворачивается в люксовом отеле, клиенты и персонал которого пребывают в равном нарциссическом оцепенении от собственной красоты. «Пир Трималхиона» АЕС отнюдь не «экранизация» Петрония. В красоте и роскоши нет, в сущности, ничего сатирического. Экзотический остров с золотыми пляжами и заснеженной горой с идеальными горнолыжными склонами, павлины и попугаи, отель, чья фантасмагорическая архитектура стремится превзойти Ангкор-Ватт и Тадж-Махал, — универсальный, как рай, образ счастья, от которого не откажется ни самый простой, ни самый взыскательный человек.
«Пир Трималхиона» кажется именно что раем, той Валгаллой, которая уготована героям предыдущих проектов АЕС+Ф — юным воинам из Half Life и Last Riot. С каждым новым проектом герои АЕС взрослеют: сначала были дети, потом подростки, а теперь не только юноши и девушки, но и благообразные дамы и господа, убеленные сединами. Впрочем, трудно представить, что эти герои подвержены старению и вообще смертны — они даже начинают тяготиться своим бессмертием. Герои «Пира Трималхиона» рвутся повторить статуарные позы воителей, но вместо самурайских мечей в руках оказываются клюшки для гольфа. И даже у падшего Икара вместо сломанных крыльев на спине всего лишь доска для серфинга. Столь же невозможен тут порок — оргии оборачиваются спа-процедурами. Образом невозможности бегства из рая оказываются настойчиво повторяющиеся планы с несметными красавцами и красавицами, сомнамбулически вращающими педали велотренажеров. Попытка бегства удается только юноше в инвалидном кресле, в самоубийственном порыве скатывающемся с трамплина.
Бегство от банальности красоты считается одной из главных тем модернизма, так что созерцание чего-то заведомо красивого для зрителей современного искусства является чем-то вроде guilty pleasure. Причем в «Пире Трималхиона» аесы в отличие от, скажем, Джеффа Кунса не стремятся облегчить это чувство вины ни явной иронией, ни плохо скрытой сентиментальностью. Они выбирают куда более проверенный (в том числе и в массовой культуре) способ — жестокость. В финале в раю все же случается долгожданный апокалипсис — на прекрасный остров обрушиваются смерчи и торнадо, гигантские айсберги теснят в курортных волнах раззолоченные прогулочные катамараны, а стрела, выпущенная из лука, таки вонзается в грудь прекрасного отрока — и по его белоснежному поло расплывается алое пятно. Но если тут и можно уйти из жизни, то невозможно сбежать от красоты — смерть тут так же гламурна, как и жизнь, и рай-отель в финале вновь ожидает очередной «заезд». Аесы констатируют, что битва с прекрасным проиграна. Хочешь не хочешь, приходится смириться с той самой красотой, что одна на всех, — от академической живописи до журнального глянца, синтез которых и представляет собой эстетика того «Пира».
