Андрей Ковалев

В культурном центре «Гараж» открылась первая в Москве выставка великого американского абстракциониста Марка Ротко (1903–1970). Тринадцать вещей классического периода позволяют отечественному зрителю задуматься, а в чем же ценность этого очень дорогого художника.

Главным сюжетом московской выставки Ротко оказались Деньги. Очень большие деньги. Массовое сознание в России в качестве непреложной данности принимает тезис о том, что «хороший художник — это дорогой художник». А Ротко — это очень дорогой художник, поэтому очень хороший. Правда, в этом направлении случился некоторый когнитивный диссонанс, который очень точно описал обозреватель демократической «Комсомольской правды»: «Загадка произведений (картин?) художника в том, что непостижимой магией они заставляют богатых ценителей настоящего искусства платить за них астрономические суммы». Отметим, что такой неукротимый интерес к финансовой части — это чисто русский феномен. Вовсе не демократическая New York Times всячески избегает проблем ценообразования в рецензиях на выставки, предпочитая концентрироваться на вопросах собственно искусства, оставляя проблемы продаж и аукционов для специальных обзоров.

Но в данном случае придется отвлечься от высоких материй и сообщить о том, что появлением в Москве картин Марка Ротко мы обязаны скандалу вокруг финансовой пирамиды, построенной Бернардом Мэдоффом, на которой погорел банкир и коллекционер Эзра Меркин, вынужденный выставить свое собрание картин Ротко на продажу. Финансовые тонкости московской части проекта, как то у нас принято, не разглашаются; даже неукротимая в сборе подобной информации The Art Newspaper смогла узнать только оценочную стоимость — $310 млн и тот факт, что ее купил «не Абрамович».

Картины Ротко описываются как идеальное капиталовложение. Единственное обоснованное предположение о возможном покупателе высказал лондонский галерист Мэтью Баун. По его мнению, представленные в «Гараже» работы Ротко, возможно, достанутся Вячеславу Кантору. Но его мотивация кажется вовсе не столь уж прагматичной — Кантор собирает коллекцию художников-евреев, выходцев из России. (Маркус Роткович родился в 1903 году в Двинске Витебской губернии, а Марком Ротко стал только в 1940. — «Артхроника».) Хотя есть все основания предположить, что коллекция привезена в Москву как раз для продажи.

Но даже если это так, то нет особого смысла впадать в патетические рассуждения о том, что Центру современной культуры «Гараж» как-то не пристало в своих стенах проводить сделки купли-продажи. Гораздо важнее ответить на вопрос: в чем же величие Марка Ротко? Для того чтобы окончательно закрыть тему финансовых потоков и ценообразования, придется указать на то, что мы имеем дело с чрезвычайно замысловатой шуткой Мирового разума. Троцкист и убежденный социалист Ротко, высокомерно презиравший «этих богатых ублюдков», оказался настоящим художником для этих самых богатых. Только такая, возогнанная до абсолютной чистоты эмоциональность и может служить объектом вложения очень больших денег, которые сами по себе есть высшая абстракция этого мира. А истинное искусство может производить только такой художник — мрачный аскет и отшельник, погрузившийся в свой собственный мир и презирающий своих собственных зрителей и покупателей.

Если это и так, то придется признать, что история выглядит в высшей степени странно. Наследие Ротко осталось его собственным достоянием, развитие искусства направилось в сторону противоположную, и столь изощренно разработанные технологии создания абсолютного искусства так и не были никем серьезно восприняты. Едва ли не единственное исключение — это Россия. Одно полотно Ротко, показанное в 1959 году на Национальной американской выставке в Сокольниках, оказало решающее влияние на дальнейшее развитие отечественного независимого искусства. Именно Марк Ротко, а не присутствовавшие на той же выставке Джексон Поллок, Виллем де Кунинг или Арчил Горки, если судить по воспоминаниям очевидцев, произвел на наших художников сильнейшее впечатление. Отметим, что тогда, как то ни странно звучит, москвичи столкнулись с продуктом самой первой свежести — Ротко в этот самый период только начал работать в этом, ставшем классическом стиле.

Оттолкнувшись от Марка Ротко, наши последователи создали нечто несравненно более тяжелое и монументальное. И сегодня картины американского мастера, через полстолетия показанные в Москве, смотрятся несколько облегченными и даже водянистыми. Просто мы смотрим глазами, которые привыкли к тяжеловесным иературам Михаила Шварцмана, мучительной метафизике Дмитрия Краснопевцева или блеклой неуютности космоса Эдуарда Штейнберга. Теперь стало ясно, что нашими художниками двигала энергия заблуждения. В свое время русские художники, вознаме­рившись попасть в футуристическую мишень, разнесли в пух и прах все стрельбище, то есть систему искусства как таковую. Конечно, Ротко в бытовом смысле был очень «русским» художником: склонным к безысходным депрессиям алкоголиком, вещающим истины в последней инстанции. Но на самом деле Марк Ротко вовсе не таков, каким его воспринимали русские последователи. Как точно отметил в 1978 году влиятельный американский критик Хилтон Крамер, единственная религия Марка Ротко — эстетизм, чистый, позитивистский, предельно выстроенный и продуманный. И парадоксально близкий к тому прагматическому «ауратизму», который в последнее время пропагандирует Анатолий Осмоловский.