Молодая гвардия, 2010. Сер. «Жизнь замечательных людей»

Евгения Гершкович, «Мезонин»

«Натуралисту интересно распутывать истории жизни малоизученных насекомых, изучать их привычки и строение, находить им место в классификационной схеме, той самой, которая иногда может приятно взорваться в ослепительном блеске полемического фейерверка, когда новое открытие нарушает старую схему и озадачивает ее бестолковых сторонников», — писал В. Набоков, имея в виду, конечно, бабочек, мы же, да простится подобная параллель, рискнем подставить в эту формулу замечательных людей, московских коллекционеров.

Эти три истории не реконструкция судеб персонажей с традиционными для такого жанра вымышленными диалогами и присочиненной фактурой. По сути, это три психологических портрета, труд создания которых имел вполне определенную цель. Коллекционеров во много раз меньше, чем художников. Великих коллекционеров вообще единицы. Искусствовед Наталия Семенова всю жизнь упорно «копает в одном направлении», ища бациллу возбудителя страсти к собирательству, исследуя «синдром» Щукина, «феномен» Морозова. Недаром же один из них описывал («Стоит нам посмотреть на рисунок, картину или любую другую вещь, как мы настораживаемся. Не можем сразу определить, в чем дело, но что-то чувствуем») симптомы, наверняка отлично знакомые и нынешним младоколлекционерам современного искусства, рискующим не менее прозорливых героев этой книги.

Исследователь то и дело задается вопросом, что двигало купцами, спускающими миллионы на матиссов, сезаннов, пикассо, покупающих «такие ужасы», эпатируя воспитанных на передвижничестве буржуа? Возможно, желая поскорее избавиться от дедовского крепостного наследия, московские текстильные и чайные короли с такой энергией бросались в бизнес и собирательство, позволяющее доказать себе и окружающим собственную избранность? Но отнюдь не для того, чтобы, подарив коллекцию городу, получить взамен чин действительного статского советника. Остается гадать, сведений мало. От Щукина осталось несколько страниц дневника, от Морозова — счета за картины, только после Остроухова огромный архив, но попечитель Третьяковской галереи был фигурой публичной и любил писать письма.

По крупицам собирая информацию, автору, к сожалению, приходится цепляться за обрывки фраз и верить любому мемуару. Излагая факты и, что называется, вкусные детали: Сергей Щукин заикался и был маленького роста, от всех закрытый Иван Морозов, один из самых богатых людей России, пошел на мезальянс с хористкой из «Яра», Илья Остроухов шепелявил, как художник не состоялся, по бедности вечно клянчил этюды у Серова и Левитана; девушка, по которой сох, кинула, тогда с горя Илья Семенович женился на чайных миллионах Наденьки Боткиной, внешне, по мнению Бенуа, «бегемота», хотя сей компромисс как раз и позволил Остроухову собрать редчайшую коллекцию древнерусских икон (глава о нем вообще пестрит тайнами коллекционерско-дилерской кухни), Н. Семенова тут же их оправдывает: все трое имели глаз знатока (хотя подчас и с трудом пробирались к тому искусству, которое собирали), были беззаветно преданы искусству, за что им, конечно, можно простить любые купеческие причуды и блажь. А ведь и на самом деле стоит ли забывать о том, что благодаря именно пресловутой купеческой блажи наши музейные собрания (реквизиции и национализации опустим) ныне обладают самыми богатыми коллекциями нового французского искусства, а лучшие из музеев мира стоят в очереди, мечтая заполучить на выставки вещи из коллекции тех самым московских купцов.