Андрей Ковалев

Третьяковская галерея и Московский музей современного искусства (на Петровке) представили публике новейшие течения из своих собраний. Главные собиратели искусства последнего десятилетия вступили в невольное соревнование — у кого новее.

После скандального увольнения Андрея Ерофеева, основателя и многолетнего руководителя Отдела новейших течений, из ГТГ началась экстренная раздача вещей, которые тому не удалось внести в музейные каталоги. Судорожное растаскивание (или выдача неправильно оформленного, если угодно) ерофеевской коллекции лишний раз доказало, что глубоко ошибочны выкладки, согласно которым пребывание работ художника в коллекции государственного музея каким-то образом повышает его капитализацию. Если бы дело обстояло так, художники и галеристы постарались бы оставить работы в музейных стенах.

Тот, кто проходил по залам новейших течений в промежуток между увольнением Ерофеева и открытием обновленной экспозиции, становился свидетелем печального зрелища. В ключевых точках экспозиции то и дело возникали зияющие провалы. Ситуация дополнительно обострялась бурной полемикой между Ерофеевым и его бывшими подчиненными, отмеченной высокой риторической напряженностью. Здесь не место обсуждать перипетии этого спора, важно понять, к чему он привел в результате.

Теперь наступили такие времена, когда музей может позволить себе быть немного сонным и дидактичным

При всем сочувствии лично к коллеге Ерофееву и его представлениям об искусстве следует сказать, что никакой обещанной им в сердцах катастрофы не приключилось. Более того, похоже, что именно внутренняя полемика со своим недавним начальником привела составителей новой экспозиции к вполне положительному результату. Итак, экспозиция существенно «разряжена», быстрый проход по ней вполне комфортен. Все вроде бы на своих местах, номенклатура учтена довольно последовательно. Какие-то разделы (например, кинетизм) слишком уж обширны, зато концептуализм представлен как-то вяло. Патетические подзаголовки в названиях разделов («Космический разум: оп-арт и кинетизм», «Соц-арт и политический поп» или «Концептуализм — в системе отношений») выглядят довольно натянутыми с академической точки зрения.

Тем не менее с научной и экспозиционной точек зрения все весьма и весьма благопристойно и уравновешенно, то есть скучно в самом высоком музейном значении этого слова. Тут придется признать, что экспозиционные и кураторские стратегии Ерофеева восходят к бурным перестроечным и постперестроечным временам, когда каждый куратор считал делом чести «показать то, что было сокрыто». А теперь (следует надеяться!) наступили такие времена, когда музей может позволить себе быть немного сонным и ненавязчиво-дидактичным.

Итак, все чисто, просторно. И вроде как на своих местах. Как и было обещано новым руководством галереи, нет ничего такого, что можно трактовать в рамках части 1 статьи 282 УК РФ «Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства». Конечно, если сильно напрячься, можно кое-что и найти. Например, не исключено, что игра с дорожными знаками Ивана Чуйкова способна возбуждать ненависть к социальной группе работников МВД — с такой формулировкой недавно осудили одного блогера.

В целом же все достойно и логично. Но экспозицию следует рассматривать в комплексе. «Искусство второй половины ХХ века» располагается на четвертом этаже здания на Крымском Валу, там все что угодно, начиная с эпохального полотна «Два вож­дя после дождя». А новейшие течения отдельно, этажом ниже. То есть они, надо понимать, не совсем искусство. Поскольку «настоящее искусство» — это живописно-скульптурная масса, иллюстрирующая тезис о победе духовного начала над бездуховной пропагандой. Для иллюстрации этого тезиса к делу привлечены и так называемые нонконформисты — от Рабина до Кабакова.

Новейшие течения — некий аппендикс, в котором сконцентрирован материал, выпадающий из этой схемы. И тут получается, что новая экспозиция новейших апеллирует к некой инстанции, перед которой следует доказать постулат о том, что «не только живопись, скульптура и графика выступали в качестве формообразующих факторов в искусстве второй половины ХХ века». И даже формулировка второго раздела новой экспозиции — «Борьба с вещизмом — от картины к объекту» — в таком контексте представляет некое алиби, которое необходимо для того, чтобы поместить в музей высокого искусства объекты, покончившие с высоким искусством.

Прозвучавшие со стороны Андрея Ерофеева обвинения руководства Третьяковки в непрофессионализме не слишком убедительны. Увы, коллега опять погорячился — там работают профессионалы самого высокого класса. Но они стойко придерживаются весьма экзотических воззрений на сущность современного искусства. И здесь следует признать, что в новой экспозиции новейших мы имеем дело с тонким компромиссом эстетического свойства, потребовавшим, с одной стороны, определенного либерализма и широты взглядов, с другой — разве что не самопожертвования ради высоких целей.

Однако разъяснить даже вполне подготовленному зрителю всю сложность этого компромисса очень трудно, почти невозможно. Смело можно утверждать одно: никакой связной истории послевоенного искусства мы не получим никогда, даже в том блестящем и сверкающем будущем, когда Третьяковка переедет в новое, до чрезвычайности благоустроенное здание в согласии с указом премьер-министра.

Государственная Третьяковская галерея позиционирует себя как заведение бедное. Известно, что к открытию новой экспозиции было закуплено лишь несколько принципиальных работ. Кроме того, закупочная политика Третьяковки тайна великая есмь.

Как ни странно, Московский музей современного искусства (ММСИ) в этом плане институция существенно более открытая, несмотря на то, что мы толком не знаем, кому принадлежат выставляемые там объекты — городу или лично патрону музея Зурабу Церетели. Но в данном случае это не столь уж и важно. Важен тот факт, что музей в средствах на закупку себя не ограничивал. А прикрывающиеся именем верующих полуфашистские группировки, обвиняющие художников и кураторов, осуществляют свой автопиар в суде только за счет слабых. Семейство Церетели, которое контролирует ММСИ, им не по зубам.

Эти факты ни для кого не являются секретом. Новость в том, что на протяжении десятилетия музей проводил весьма разумную закупочную политику и теперь может показать практически все хиты конца девяностых и двухтысячных. И хиты самые тяжеловесные, которые не даются в руки частным коллекционерам, — «Кинотеатр» Сергея Шеховцова или «Хлеба» Анатолия Осмоловского.

Показ столь представительной коллекции — факт сам по себе значимый. Тем не менее и в этом случае потребовалось некое алиби, для обоснования которого был привлечен куратор и дизайнер Юрий Аввакумов. Он подошел к делу весьма основательно — снял с петель музейные двери и расположил на них краеведческие справки по истории данных помещений. И, как то ни странно, все сошлось. Главное — обеспечить зрителю комфортные точки просмотра и удобные траектории переходов от одного экспоната к другому.

Вот тут и случился настоящий Музей современного искусства, хотя и временный — к весне выставка «День открытых дверей» будет разобрана. И на свое место возвратится постоянная экспозиция, составленная на основе личной коллекции Зураба Церетели. Она представляет собой собрание вещей, как правило, случайных. И особенно в авангардной части — вызывающих злорадные ухмылки специалистов по искусству первой трети ХХ века. Как минимум она не в состоянии составить никакой конкуренции Третьяковской галерее — «Отдыхающего солдата» Михаила Ларионова или «Композицию №72» Василия Кандинского сегодня не купишь ни за какие деньги. Зато роскошная новейшая коллекция кладет Третьяковку, которая все ждет суда Истории, на лопатки. И теперь уже навсегда — нулевые закончились. Впрочем, скопление в одном месте дерзаний и свершений двухтысячных вызывает какую-то щемящую меланхолию и тихую ностальгию по тем временам, когда все было так анархично и неблагоустроенно.