Александр Боровский

Довелось недавно побывать на биеннале современного искусства в одной из восточных республик бывшего Союза. Речь пойдет, однако, не о биеннале. На гостиничном этаже обновляли интерьер. На стене укрепили большой планшет с холстом — для панно, судя по прорисям, на темы местных архитектурных достопримечательностей: минареты, купола, порталы. Перед планшетом установили помост. Каждый день, утром и вечером, я видел одну и ту же картину: очень серьезный восточный человек в халате, сидя в инвалидном кресле, сосредоточенно — точечными ударами — наносил на холст изображение: тюк-тюк-тюк.

Демиурга вызвали — так терпите, иначе колотитесь сами. Классические модернисты прекрасно понимали свою необходимость в обществе, где был постоянный спрос на демиургическое

Он и сам был не стар, а рядом стоял совсем молодой парень. Видимо, помощник: двигать кресло, растирать краски, подносить воду. Выглядело все это очень гуманно и патриархально — инвалид, полная преданность делу, преемственность, рукомесло. Мне даже подумалось: какая была бы техно-инсталляция! Назвать бы ее — «Честное время, честное искусство». Потому что все здесь было без дураков: физический труд, реально инвестированное время, зримый результат! Конечно, в кресло надо посадить муляж с запрятанным внутрь моторчиком (наверное, с самодвижущимися креслами и муляжами меня попутали китайцы Сунь Юань и Пэн Юй с их «Домом престарелых» на Московской биеннале) — живого человека как-то неполиткорректно, но все остальное… Особенно это тюк-тюк-тюк…

Оно, кстати, напомнило мне другую, когда-то в детстве поразившую меня историю. Молодой Петр Капица, будущий академик, в бытность свою в Англии, был вызван какой-то фирмой для консультаций: дескать, турбина не работает, что делать? Ученый прослушал турбину, взял молоток, тюкнул по ней. Турбина заработала. Капица предъявил немалый счет.
— Как? За один удар молотком?
— Но ведь только я знал, куда ударить…
На самом деле это был типичный модернистский жест: авторский произвол, в том числе и в ценообразовании, не может быть подвергнут сомнению. Демиурга вызвали — так терпите, иначе колотитесь сами. Классические модернисты прекрасно понимали свою необходимость в обществе, где был постоянный спрос на демиургическое. Общество иногда возмущалось: «Господин Пикассо, вы в день делаете по стольку рисунков, а цены-то кусаются… Дурите нашего брата — буржуазию?» — «Дурим, брат, дурим», — весело соглашался Пикассо. Мировая буржуазия, кряхтя, тянулась за чековой книжкой… Труднее приходилось представителям той традиции, которая ведет начало от Марселя Дюшана. Там не было очевидной персонализации предъявляемого мира, того вызывающего, узнаваемого за версту шика авторства, предполагающего надменную незаменимость: не нравится — тюкайте сами… А были велосипедное колесо, унитаз, сушилка… Или вот у Бойса — тушка зайца, вой­лочный пиджак… Почему за дюшановский старый унитаз музеи платят большие тысячи? Чем мой хуже? Как смел Йозеф Бойс выставлять такой счет за случайно уничтоженный рабочими объект — старую ванну, измазанную изнутри жиром? Конечно, великие представители этой традиции обладали нешуточным профетическим даром: они смогли не только придать объекту, чаще всего бросовому, не обладающему никакой функциональной или антикварной ценностью продукту массового производства, статус искусства… но и приучили за все это платить.

Но вернемся к нашему тюк-тюк-тюк… Я еще подумал: как бы пришлась по душе эта воображаемая инсталляция нашим левым. Дело в том, что в последние годы у нас популярен своего рода «новый экономизм» — авторов жгуче волнует не только момент ценообразования в современном искусстве, но вообще все, связанное со стоимостью: от того, какая галерея за сколько и кого продает, и до цены сотки загородной земли, на которой расположились угодья коллекционера. Речь идет не о жанре «разгребания грязи», распространенном в западной арт-журналистике. Там все понятно: или нападки на один сектор рынка ради торжества другого, обострившиеся в связи с кризисом, или все та же тешущая аудиторию садомазотема «дурят нашего брата» — вон у Дэмиена Херста шкаф с формальдегидом давно протек, акулья тушка протухла, а туда же… Наш новый экономизм подвергает тотальному остракизму рейтинги продаж, кредитные истории и репутации по каким-то другим причинам. На наш реальный арт-рынок, в силу его неразвитости, он может повлиять только в том смысле, что отвадит от него некоторых потенциальных покупателей нового поколения: черт его знает, раз они так мочат своих же, чуть более удачливых, лучше и вправду тормознуть, а то останешься лох лохом с этим куликом-аесом на кармане, лучше фаберже какого взять — на него хоть никто не наезжает… Так что на роль регулятора рынка наши критики-новоэкономисты не претендуют. Похоже, ими движет другое. Они осознают себя марксистами. И проявляется это не столько в ритуальной классовой вражде ко всему, что ассоциируется с капиталистическим истеблишментом. Нет, здесь сложнее. Думаю, мы имеем дело с романтикой классического (марксистского) периода капитала и стоимости с их системой всеобщего эквивалента. С ностальгией по правильному производству — с его меновой и потребительской стоимостями. И правильному искусству — предмет которого референциален, то есть обменивается на определенную ценность. В строгом соответствии с вложенной в него ценностной субстанцией — трудом, временем, рукомеслом и пр. Какой наша интерьерная картина стала бы иллюстрацией всех этих производственных отношений!

…За ту неделю, что я рассматривал местное сontemporary art, изображение увеличилось не намного — так, ладони на три. Зато все более увеличивалось мое любопытство — что же там в конце концов получалось у мастера. Тем более что, уходя, он все прикрывал пологом — заглянуть было неудобно. Но и уезжать, не увидев, было невыносимо. В конце концов — заглянул. И был жгуче разочарован — был бы примитив, куда ни шло. А так — скучная, аккуратно-школьная версия видовой туристской картинки. Не о чем говорить…

Может, прав был шельмец Бодрийяр, писавший о конце классического капитала и стоимости. И о «смерти производства, с которой все его продукты, включая и сам труд, — по ту сторону полезного и бесполезного».

Так или иначе, подвел меня восточный коллега. Не будет инсталляции — руководства по новому (старому) экономизму. А ведь как стучал — до сих пор в ушах это тюк-тюк-тюк…