Дмитрий Озерков © Фото: Станислав Мочульский

Дмитрий Озерков © Фото: Станислав Мочульский

— Мы встречаемся после твоего возвращения из Венеции. Расскажи, пожалуйста, о выставке Барта Дорса, которую ты курировал…

Выставка Дорса представляет собой единое цельное пространство, в котором тщательно продуманы все углы, свет, именно в плане тактильности, ведь все внутри темно. Там  размещены фотографии, скульптуры — это единое пространство, которое для Барта Дорса представляет собой метафору пещеры как убежища, в котором хранится некая ценность в самом изначальном смысле слова. И в то же время эта пещера — знаменитая метафора  из «Государства» Платона, начало той образности, которая возникает на стенах в виде отсвета от факела за нашей спиной. Для Дорса — это образ начала живописи, начала искусства, который лежит в основе всего творчества.

В основу выставки положен проект, который называется «Катя». Была идея показать этот проект в Венеции в рамках биеннале, в рамках диалога между искусством в самом его новейшем издании и искусством Дорса, который работал над этим проектом четыре года. Работа над «Катей» была для него спасением от реальности. Уехав жить в Москву, Дорса оставил свою голливудскую западную жизнь. Приехав сюда, он узнал, что его близкий друг, с которым он только что говорил по телефону, покончил жизнь самоубийством. Из-за этого он был в состоянии совершенной паники, тем не менее он дал объявление о кастинге девушек, чтобы заниматься фотографированием.

В какой-то момент к нему в дверь постучалась Катя, и он понял, что эта девушка может его спасти. Катя со своей совершенно безумной историей стала его ангелом-хранителем и музой. Она спасла его от бездны, в которую он летел после известия о самоубийстве друга. Жизнь Кати — это очень странная и необычная история, отражающая историю Советского Союза времени его распада. Когда Кате было три года, они с мамой ушли в монастырь, потом переехали в Москву, и в возрасте 13 лет Катя оказалась на московских улицах, попала в андеграунд и встретила совершенно безумных фриков. На ее теле отражены все эти изменения: татуировки, шрамы, вырезанные слова и так далее. Пытаясь передать и зафиксировать ее тело как некую летопись, Дорса стал эволюционировать как художник.

Чтобы сохранить то, что будет утрачено, он стал подыскивать средства, и одним из них стала работа в фотографической технике. Дорса работал над тщательным изучением дагеротипических процессов. То, что он показывает, — это не снимки как таковые, а отпечатки на стекле. Каждый отпечаток уникален, и невозможно сделать тираж — их невозможно отсканировать, они не существуют в виде файла. Есть только стекло — адекватная телу хрупкая техника.

Второе — это скульптура: Дорса особым образом делает слепки с кожи так, что видны все порезы и надписи на ней, и это переходит в бронзу. Все эти техники он изобрел или доделал так, чтобы передать хрупкое тело, за которым мы мыслим уникальную душу.

— Теперь хотелось бы вернуться к нашим эрмитажным делам. Прошло более полугода с открытия комнаты Дмитрия Пригова. Как живет эта часть экспозиции внутри музея? И когда будет открыт для посещения «Красный вагон» Ильи Кабакова?

Пока здание не завершено целиком, это случится в будущем году. Мы не можем делать здесь постоянную экспозицию, а только показывать временные выставки. Поэтому пока мы собираем части постоянной экспозиции, приоткрываем их, откладываем до следующего момента. Чтобы иметь здесь постоянную экспозицию, здание должно быть достроено. Фактически здесь идут доделки.

Сейчас комната Пригова закрыта, потому что соединяются две очереди стройки, вторая и третья, соединяются коммуникации и технические соединения. Из-за этого мы должны были временно закрыть комнату, чтобы просто ее не испортить. Мы открываем что-то постепенно, откладываем в сторону, чтобы потом запустить все вместе. «Красный вагон» тоже пока функционирует не постоянно, потому что ведутся работы. На будущий год мы планируем все полностью открыть.

Рядом с комнатой Пригова будут и другие комнаты, которые мы сейчас постепенно  собираем. Мы делаем комнаты Сола Ле Витта, Жака Липшица, Джозефа Кошута, Ильи Кабакова. Не все из них — дары музею. У каждого из проектов своя история. Но общая идея одна — между современным искусством, сменяющимся в больших залах, и XIX веком в конце анфилады сделать буфер из 12 комнат, которые стали бы экспозицией ХХ века в Эрмитаже.

Они останутся постоянно: Пригов готов, Кабаков разобран и будет собран, остальные в процессе. Например, мы общались с Джозефом Кошутом, который приезжал сюда и должен предложить нам некую идею. Работы Липшица едут из фонда художника. Ведутся переговоры с фондом Сола Ле Витта — это должны быть рисунки на стенах. Дэдлайн — июнь 2014 года, когда состоится «Манифеста». Я думаю, к тому времени мы все это сделаем.

— Расскажи про скульптуру Маркуса Люперца, которая на днях появилась в главном дворе Эрмитажа…

Скульптура называется «Утро, или Гельдерлин», своим названием и тематикой она отсылает ко всем известным нам мифам немецкого искусства. Приехав сюда, эта скульптура будет ожидать выставку картин Люперца в будущем году. Так что скульптура будет здесь зимовать, и дальше она уедет вместе со всей выставкой.

Люперц важен нам как один из столпов современного немецкого искусства наряду с Базелицем. Мы показывали американских, английских скульпторов, теперь важно было показать немецкого. Есть перекличка с выставкой «Против света», которая показывает переход от экспрессионизма к неоэкспрессионизму. «Против света» в Эрмитаже — это базис, из которого вырастают другие выставки. Например, экспрессионизм будет развит на выставке из Альбертины, за неоэкспрессионизм отвечают выставки Люперца, в дальнейшем мы планируем  показать работы Базелица и Кифера.

— Когда мы встречались в конце февраля, ты говорил о том, что имя куратора «Манифесты» будет названо в конце марта. Все внимательно следят за происходящим, но имени пока не дождались. Будучи в Венеции, ты участвовал в финальной стадии выбора куратора…

Совершенно верно. Мы решили тщательно подойти к вопросу выбора куратора, потому что, как мы все прекрасно понимаем, что каким будет куратор, такая будет и «Манифеста». По контракту куратору «Манифесты» дается много полномочий. Пойдя на это, Эрмитаж должен был все  учесть и просчитать.

Поэтому мы действительно немного затянули процесс выбора, чтобы учесть все «за» и «против». Мы сомневались, правильно ли отвергать кого-то из кандидатов, и очень долго все просчитывали. Эрмитаж — традиционный музей, из-за этого он делает все медленно, но тщательно. Имя куратора у нас уже есть, мы скоро его объявим, думаю, в начале июля. Выбор куратора — это совместное решение «Манифесты» и Эрмитажа, мы соберем пресс-конференцию и объявим об этом отдельно. Это хороший куратор, и мы очень рады сделанному выбору. Сейчас нам нужно оформить официальные бумаги, прежде чем рассылать пресс-коммюнике.

Число претендентов за  это время уменьшилось?

Да.

Очень мало времени остается для фактической работы. Успеет ли куратор?

У нас большая поддержка города. Как раз сейчас у меня на столе лежит письмо губернатора, который всячески поддерживает «Манифесту». Для нас существенно, чтобы это не было формальной «галочкой». Важно творчески подойти, чтобы это действительно стала самая лучшая выставка, которая только может быть. Она откроется в конце июня 2014 года.

В Эрмитаже создается рабочая группа. Она  будет работать непосредственно с куратором в течение года, тот создаст свою команду, то есть сюда действительно будет вовлечено много народа. Мы придумываем, как это сделать, и, видимо, создадим некий портал для общения с художественной общественностью, потому что в Петербурге она много решает.

Чтобы не было разгневанных писем и комментов в фейсбуке, откроется портал в Интернете, где будут приниматься и обсуждаться все предложения для того, чтобы сделать «Манифесту» максимально удобной для города.