Премия Кандинского вручается в пятый раз. Голоса, предрекавшие ей скорую кончину, поутихли. Год от года результаты премии все адекватнее отражают художественный процесс, принцип самовыдвижения показал свою релевантность, выставка номинантов действительно представляет собой актуальный срез разносортного искусства от Москвы до самых до окраин. Не будет преувеличением сказать, что премия во многом формирует художественное поле в русскоязычном пространстве. Дополнительной характеристикой этого поля служат также и те художники, которые по принципиальным соображениям не подавали работ на премию. После результатов 2011 года у этих «рассерженных» стало меньше оснований игнорировать prize.

В этом году сложно было ожидать других результатов. Небольшая интрига была лишь в номинации «Медиаарт»: шансы Таус Махачевой и Анастасии Рябовой казались примерно равными. Но гораздо интереснее не конкретная тройка победителей, а тенденция, четко заметная уже в шорт-листе премии. Премия Кандинского–2011 прекрасно отражает новые настроения значительной части художественного сообщества: интерес к «социально значимому» искусству.

Семерых из девяти художников шорт-листа интересует социальная проблематика. Каждая работа – исследование некоторого вопроса общественных отношений, начиная отношениями между полами и заканчивая злободневной темой демократического выбора.

Всенародный протест против партии фальсификации выборов невольно сыграл на руку прекрасной и без этого инсталляции Юрия Альберта. И Альберт не мог не артикулировать гражданскую позицию в своей речи на церемонии награждения. Сказав, что в полудемократическом обществе искусство может только полусуществовать, он позвал всех на новые митинги.

С наивной откровенностью высказалась в интервью «АртХронике» Настя Рябова: «Я думала, премию дадут Таус (Махачевой. – «АртХроника»), потому что ее проект более политически ангажированный, более политически важный».

И все лауреаты, не сговариваясь, выразили намерение пожертвовать часть призового фонда на общественные цели: Альберт и Канис – больным детям и нуждающимся, Рябова – друзьям-левакам.

 

***

Во всей этой политизированности художественного быта есть что-то жуткое, как будто новый Октябрь впереди. Мало того, прочесть лекцию на церемонии должен был популярный марксист Славой Жижек. Жижек, к сожалению, не смог приехать, и его заменил Питер Гринуэй.

Постановка самой церемонии была разработана Алексеем Аграновичем, Игорем Гуровичем и Кириллом Преображенским и посвящена ожидаемому в следующем году Апокалипсису (согласно пророчествам, конец света настанет в конце декабря 2012 года, как раз во время вручения шестой Премии Кандинского). Рассчитывалось, вероятно, что Жижек превознесет социальную значимость искусства перед лицом гибели цивилизации. Но не получилось – Гринуэй произнес несколько пугающих откровений.

Гринуэй в самом деле объявляет апокалипсис. Отталкиваясь от декларации смерти кино как нарратива, он требует смерти самого Повествования под предлогом того, что оно «искусственно создано руками человека и не существует в природе». Так-то оно так, если не верить Моисею, но дело еще и в том, что тысячелетиями рассказываемая, а впоследствии записанная история служила средством передачи человеческой культуры. Того, что отличает человека от животного. Искомая Гринуэем «вовлеченность» и потребные для нее интерактивность и мультимедийный опыт значат не что иное, как звероподобное отрицание рефлексии. А следовательно, отмирание второй сигнальной системы, специфической именно и только для человека, – то есть языка.

А вот настоящий-то язык, который есть и у неведомой зверушки, Гринуэй показывает всем собравшимся, превознося во второй части своей речи живопись, будто не заметив, что среди номинантов Премии Кандинского–2011 нет ни одного живописца.

Секс и смерть – самое главное в искусстве, говорит Гринуэй. Эта овощная жизнь – спарился и помер – и есть modus vivendi интерактивной и мультимедийной твари времени апокалипсиса.

К восторгу всякого, воспитанного на письменных источниках, таких наногуманоидов в искусстве пока мало. Трудно, конечно, спорить с вестниками грядущего хама. Только на прошлой неделе Максим Кронгауз напечатал статью о замене литературных норм грамотности народными. Но все же Премия Кандинского показывает другой вектор – не к овощному наиву, а наоборот, к озабоченности социальными проблемами современности.

 

***

Нельзя не заметить, что эти проблемы невыносимо скучны и унылы.

Анастасия Рябова много месяцев ездила по мастерским, фотографировала работы в коллекциях художников, чертила схемы и делала описания. В результате прекрасная и оригинальная концептуальная идея, «проблематизирующая проблему внеинституциональной циркуляции искусства», получила безликое, визуально бесталанное воплощение.

У Таус Махачевой, конкурентки Рябовой по номинации, получилось, напротив, очень пронзительное, даже нежное видео. Но стоит только представить, как девушка-красавица, внучка Расула Гамзатова, стреляет в песок, а после ищет еще горячую пулю, чтобы сделать из всего этого то, что нынче искусством зовется, становится так скучно, что развлечет, пожалуй, только Апокалипсис.

Полина Канис, молодой художник, нашла в электронной игре «Ну, погоди» феминистский подтекст – с какого перепугу? Ясно, что так ее учили в Школе Родченко, и эту femina dentata, бьющую яйца, беспокоят вопросы общества, пола, будущего – да чего угодно! Но ни в коем случае не искусства. И, согласно учебному курсу, решать эти «вопросы» она не собирается, достаточно их «проблематизировать».

Некоторое время назад в применении к искусству стало модно словцо «проблема». Нельзя стало просто сделать такую картину, чтобы все ахнули. Нужно обязательно «проблематизировать» что-нибудь этакое – остросоциальное, политическое или физиологическое. Соленое и с тухлецой искусство у всех на языке: вот, дескать, какой смелый, проницательный художник, экую язву вскрыл.

Проект «Проблема того-то», инсталляция «Проблема сего-то», круглый стол «Проблема»… Так недолго до сигарет «Проблема» и водки, и настанет сплошной Оруэлл. И так уже каждый сидит в обнимку с телекраном, называется Facebook – а суть та же. И вот тут-то отмеченное Гринуэем отсутствие культурного нарратива, апокалиптическая победа Образа над Словом находят тех, кто готов воспринять эти нью-эйджевские откровения: инфантильных персонажей в океане Проблем. Решать Проблемы приходится кому-то другому, так как вершина безъязыкой креативности – засунуть в пизду курицу или выйти потусоваться на митинг. Между лозунгами «Мы не знаем, чего хотим» и «Долой неправильные выборы» не так много разницы, как может показаться.

И этот другой, кто решит проблемы, обязательно найдется. Современное искусство давно не авангард, не андерграунд, а имиджевая опция государственного масштаба.

 

***

Опасная тенденция сближения художественного и политического легко будет поставлена на службу политике, но искусству вредна. На днях я был в питерском баре «Артек» на презентации видеоперформанса группы «Фабрика найденных одежд» о мигрантах в Германии. Кстати, очень пронзительная, человечная работа. Я спросил у Глюкли (участник группы. – «АртХроника»), почему они не подают на Премию Кандинского. И получил обескураживающий ответ: оказывается, Премия дискредитировала себя награждением Беляева-Гинтовта. Это известная в народе точка зрения, но услышать ее от умного человека было дико и неприятно. Делить искусство на «хороший» и «плохой» лагерь на основании гражданского долга – это какая-то игра «Зарница» в культурном поле. А лучше вспомнить «Повелителя Мух» Голдинга: раскрашиваемся в индейцев, заигрываемся и рубим головы. Смешно и грустно, но охота на людей уже объявлена: активист Антон Николаев регулярно и упорно кроет матом Дмитрия Гутова за непоследовательность гражданской позиции. Искусством тут и не пахнет, сплошная агитация.

Занялся наглядной агитацией суровых будней трудовых мигрантов и Хаим Сокол. Как он пишет, «все искусство 90-х – социально бессмысленные вещи. Сейчас нужно делать социально значимое искусство». Беда в том, что, становясь социальным, оно теряет художественную компоненту. Это отлично видно по последним работам Сокола, по проекту «Радио “Октябрь”» Арсения Жиляева, и много есть других примеров. Эта «гражданская» тенденция пока выглядит довольно неловкой, но похоже на то, что теперешние «социальщики» – первые блины, которые комом, первые вестники идеологически выверенного искусства возможного будущего.

«Гражданское» искусство, стремящееся к рубленой строке плаката, речекряканью агитки, может служить только одной линии – партийной, только одной идеологии – единственно верной. Иначе его убьет прямое следствие концентрации на общественной пользе – нищета изобразительных средств.

Вектор развития «проблемного искусства» только один. Вперед в прошлое, к самому передовому методу социалистического реализма. Может быть, это будет называться «социальный идеализм», сути дела это не меняет. «Проблемное искусство» уже перерастает детскую болезнь левизны, оно уже претендует на дидактику. Отсюда недалеко до изображения неэффективных пенсионеров и эффективных менеджеров по поручению и под надзором Партии. Не важно, как она будет называться.

На митинге 10 декабря приняли в менты только одного человека из многотысячной толпы. Им был художник Дмитрий Пименов. И что важно –

сдал его сам народ. Искусство и политика, какой мы ее знаем, несовместимы.

Занимайтесь искусством, а не войной.

Проблем меньше, чем кажется с перепугу.

 

Материалы по теме:
Валерий Леденёв отвечает на статью Арсения Штейнера, 22.12.11
Премия Кандинского 2011: итоги, 19.12.11
Премия Кандинского: видеорепортаж с церемонии вручения, 19.12.11
Таус Махачева: «Я могу попасть в те сферы, куда женщине в Дагестане обычно нет доступа», 09.12.11
Юрий Альберт: «Я мечтал заниматься настоящим искусством. А получается только современное», 05.12.11
Полина Канис: «Внутри постановки должен быть эксперимент», 31.10.11