По мнению ИРИНЫ КУЛИК, 9-я Шанхайская биеннале заставляет задуматься о тех же проблемах, что и биеннале в Москве, но одновременно и оттеняет ее недостатки.   

Девиз девятой  Шанхайской биеннале современного искусства, проходящей с октября прошлого года по март нынешнего, – «Реактивация». Нынешняя выставка мыслится как принципиально новый этап в существовании китайской биеннале.  Шанхайская биеннале существует с 1996 года, но первые две выставки были событиями камерными – они были посвящены локальным художественным традициям, в частности, эволюции китайской живописи тушью. Переломной стала биеннале 2000 года. Она прошла в только открывшемся тогда новом помещении Шанхайского музея искусств – элегантном здании в стиле ар-деко, построенном в 1933 году  Шанхайским скаковым клубом.

Ностальгическое обаяние эпохи, когда Шанхай был одним из самых блистательных, авантюрных, влиятельных и соблазнительных городов мира, пришлось кстати для биеннале, впервые ставшей международной.  Ее комиссаром в тот год был Ху Ханру – известный китайско-французско-американский арт-деятель. Впоследствии он курировал биеннале в Лионе и Стамбуле и не раз принимал участие в различных проектах Венецианской биеннале – будь то национальные павильоны Франции (1999) и Китая (2007) или одна из основных выставок в Арсенале в 2003 году.  Международная кураторская команда готовила и все последующие шанхайские экспозиции. Правда, едва ли не больший резонанс, чем сама Шанхайская биеннале 2000 года, в которой участвовали многие знаменитые художники, например, Аниш Капур, получил параллельный, а точнее, оппозиционный выставочный проект c красноречивым названием «Fuck off», организованный Ай Вэйвэем.

В этом году, как обычно, работала международная кураторская команда, которую возглавил китайский художник и профессор Школы интермедийных искусств в Китайской академии искусств Цю Чжицзе, а вошли в нее Йенс Хоффман, Джонсон Чан и Борис Гройс (благодаря которому, надо думать, в биеннале принимают участие Ольга Чернышева, Борис Михайлов и Вадим Фишкин). Биеннале изменила формат. Теперь помимо основного кураторского проекта на ней есть и павильоны, только не стран, как в Венеции, а, что гораздо интереснее как идея, городов, причем география их весьма причудлива. Тут нет Парижа, Лондона, Рима, даже Нью-Йорка – хотя есть Бруклин, Сан-Франциско, Лион, Лилль, Амстердам, Антверпен, Богота, Лима, Мумбай, Улан-Батор, Тегеран,  Мехико, Сан-Пауло, Детройт, Дакар, Палермо – и Москва.  Организатором московской выставки выступила Stella Art Foundation, а куратором – Николай Молок.  Некоторые павильоны разместились в пустующих зданиях в самом туристическом районе Шанхая – в окрестностях блистательной набережной The Bund с ее почти чикагским ар-деко, а некоторые – в том числе и московский – там же, где и основная экспозиция.  Нынешняя биеннале вновь переехала, причем в весьма примечательное место: в новый, открывшийся как раз с биеннале, музей, который называют первым в Китае Государственным музеем, отведенным исключительно под актуальное искусство. Музей, называющийся Электростанция искусств (Power Station of Art), разместился в бывшей электростанции, старейшей в Китае. Ход неоригинальный (при виде здания с высоченной трубой трудно не вспомнить Тейт Модерн), но беспроигрышно эффектный. Само новое место отчасти задало тему биеннале и стало поводом для многочисленных метафор в экспликациях и приветственных текстах в каталоге выставки.

© Фото: Ирина Кулик

© Фото: Ирина Кулик

Так, директор академического комитета биеннале и декан Академии искусств Китая Сюй Цзян сравнивает с электроэнергией силу искусства – источника политической и социальной жизни – и подчеркивает, что «реактивация» электростанции в качестве музея современного искусства является знаком готовности к глубинным переменам. Корреспондент The Art Newspaper Лиза Мувиус усмотрела в этом намек на перемены китайской властной верхушки, к моменту открытия биеннале еще только предстоящую.

Впрочем, обращенность в будущее – опять-таки тема, навязанная самим местом. «Реактивация» бывшей электростанции произошла еще в 2010 году во время Всемирной выставки в Шанхае. Тогда в памятнике промышленной архитектуры расположился павильон Будущего (оказывается, не только у музеев современного искусства, питающих пристрастие к «дезактивированным» индустриальным объектам, представления о будущем окрашены ностальгией). Наследием Word  Expo в Шанхае стали целых два музея. Помимо Электростанции искусств  это еще куда более футуристического вида Музей китайского искусства, расположившийся в бывшем павильоне Китая – самом большом и самом дорогом чуть ли не за всю историю всемирных выставок. Считается, что там представлено китайское modern art в отличие от contemporary, которому отведена Электростанция. Но было бы точнее сказать, что в бывшем павильоне Китая представлено искусство официальное с его истоками и историей, причем знакомство с ним оказалось весьма увлекательным.

Китайский официоз – это, конечно, реализм (вполне себе социалистический), и именно о его становлении в традиционной живописи тушью и свитках рассказывает историческая часть экспозиции, посвященная позапрошлому веку. В залах, отведенных веку двадцатому, обнаруживается немало любопытного: рекламные постеры времен «шанхайского декаданса» 1930-х, примерно того же времени китайские авангардные издания в духе дада и сюрреализма и журналы комиксов, экспозиция, посвященная китайской анимации с конца 1920-х годов и до начала нашего века.

© Фото: Ирина Кулик

© Фото: Ирина Кулик

Любопытен и сам современный реализм, в которым «социалистическое» обнаруживается в довольно занятных вариантах. Совершенно кондовые монтажники-высотники в касках, пришельцы из советских 1950-х, возводят небоскребы Пудуна, нового района Шанхая, в котором голливудские киношники снимают боевики про будущее, чтобы не тратиться на декорации. Гравюры в стиле оттепельной романтики, наподобие иллюстраций к переводной фантастике или к журналу «Химия и жизнь», но сделанные в 1990-е и 2000-е годы, и похожие на далекие галактики автомобильные развязки современного Шанхая. И красноватый, марсианский ландшафт с невиданными циклопическими строениями, оказывающийся видом на Всемирную выставку со зданием того самого музея, где и выставлена эта картина.

Оба музея представляются как первостепенные городские достопримечательности, они имеют одинаковый статус. Вход на выставки, в том числе и на биеннале, бесплатный (за исключением некоторых привозных проектов), но о существовании Электростанции осведомлено, судя по всему, куда меньше обитателей Шанхая. Как проходило открытие Музея искусств Китая, мне неизвестно, а вот Шанхайская биеннале при своем столь символическом переезде в новое место столкнулась с рядом проблем. Здание было едва готово к началу монтажа выставки, а некоторые работы не успели собрать к открытию, да и сейчас многие особо высокотехнологичные произведения не функционируют. Бравурная катастрофа стала, кстати, сюжетом одного из самых эффектных и в то же время фрустрирующих для зрителя произведений биеннале. Это  работы швейцарца Романа Сингера, выступающего в амплуа некоего безумного изобретателя-экспериментатора. На открытии он сбросил наполненный синей краской огромный шар с самого верха высоченной трубы бывшей электростанции. Публике, не присутствовавшей при перформансе, остается только  наблюдать видео, в котором снятый в рапиде шар раз за разом взрывается, и созерцать брызги краски и обломки снаряда на полу.

Организационные трудности такого рода нам, впрочем, настолько хорошо известны, что кажутся чем-то в порядке вещей. И столь же привычными, видимо, станут и другие, куда менее простительные проблемы, а именно цензура.  Известна история с Юрием Альбертом, который должен был выставляться в московском павильоне, но отказался после того, как китайские чиновники (не кураторы биеннале) потребовали отредактировать его «Московский выбор». И это была не единственная проблема с цензурой. Между тем кураторы биеннале вовсе не пытались избежать политических и социальных тем. Хотя явной идеологической ангажированности здесь нет. Да и трудно представить, как на самом деле воспринимается «левый дискурс» в стране, во главе которой стоит коммунистическая партия. Могут ли китайцы разделить ностальгию по социализму, рассматривая, например, представленный в павильоне Москвы проект Дмитрия Гутова, посвященный основанному им Институту Михаила Лифшица, и что они чувствуют, рассматривая включенные в основную экспозицию фотографии Марты Рослер, запечатлевшие Кубу 1981 года.

© Фото: Ирина Кулик

© Фото: Ирина Кулик

Политическое и социальное на биеннале трактуется не в критическом и документалистском, но в утопическом и метафорическом аспекте. Выставка «Reactivation» делится на четыре сюжета, названия которых трактованы более чем широко. Так, «Recourses» – это природные,  энергетические, человеческие ресурсы, но также и возврат к истокам, как и всевозможные источники знаний. В этом разделе оказывается и один из самых красивых и цельных залов выставки – тот, где неоновые иероглифы, из которых составлена китайская версия работы Джозефа Кошута «Интерпретация одного названия. Ницше, Дарвин и парадокс комментария», отражаются в стекле, защищающем рисунки на школьных досках Йозефа Бойса и философа-антропософа Рудольфа Штайнера, последователем которого был немецкий художник. Но в «Ресурсы» также попала и работа французского дуэта Claire Fontaine – неоновая вывеска «Дворец культуры “Энергетик”», снятая с ДК в Припяти возле Чернобыля, и гигантская скульптура знаменитого парижского китайца Хуан Юн Пина (участника «Магов Земли» и Третьей московской биеннале современного искусства) «Тысячерукая Гуанинь». Это  многометровое подобие дюшановской «Сушилки для бутылок», у которой вместо штырей множество рук, сжимающих, как руки азиатских божеств, различные атрибуты традиционной китайской культуры.

Раздел «Revisit» посвящен  реинтерпретации истории, пересмотру стереотипов и всевозможным заброшенным и ждущим обновления местам или устаревшим технологиям. В него попала и работа Ольги Чернышевой, снимающей отражения зрителей в стеклах картин в Русском музее, и впечатляющая инсталляция Томаса Хиршхорна «Автомобиль Спинозы». Машина составлена из всевозможного «рециклированного» (еще одно, очень напрашивающееся в контексте выставки «ре») хлама. Любопытны  проект тайваньских авторов Yao Jui Chung + Lost Society Documents – фотодокументация заброшенных публичных зданий на Тайване, получивших прозвище Mosquito Halls, и остроумная аудиоинсталляция канадского автора The User «Симфония для матричных принтеров». Она составлена из характерного сипения работающих стареньких аппаратов. Стоит обратить внимание на обаятельный проект американца Рашида Джонсона «Черная йога» – создание нового, хиппистически нью-эйджевого образа афроамериканской культуры, противостоящего агрессивности хип-хопа.

А вот в разделе «Reforms» читается прежде всего буквальный смысл: эксперименты с формой, формализм и деформации.  В зрелищном плане это, пожалуй, самый эффектный раздел биеннале. Тут и сооружение польской художницы Моники Сосновской – металлическая лестница, скручивающаяся в какую-то башню Татлина, и скульптуры Саймона Старлинга – огромные мраморные блоки, подвешенные в воздухе, как если бы речь шла о деталях произведения в процессе транспортировки и монтажа. И инсталляция Райана Гандера из множества вонзенных в белые стены и пол стрел и теней, которые они отбрасывают, и самый настоящий трансформер – «Тотемобиль» американского художника, специализирующегося на создании арт-роботов Чико МакМуртри, золотая машина, раскладывающаяся в подобие тотемного столба. Правда, работа эта на биеннале не функционировала – самый хайтековский раздел выставки «Reforms» больше всего пострадал от технических сложностей. Не работали ни интерактивная инсталляция пионера цифрового искусства Джеффри Шоу, ни световая скульптура живого классика экспериментального беспленочного кино Энтони МакКолла.

© Фото: Ирина Кулик

© Фото: Ирина Кулик

После трех «ре» ожидаешь почти неминуемого итогового четвертого – «революции». Однако вместо нее вопреки этимологии обнаруживаешь «Republic». Куратор Шанхайской биеннале трактует ее, насколько можно догадаться, как возвращение в сообщество, поиски новых моделей социальности, хотя привести к общему знаменателю отнесенные к этому разделу произведения очень сложно. Тут и работа Софи Калль «В первый и последний раз» – продолжение ее разговоров с потерявшими зрение людьми о том, что было последним, что они видели. Один из героев давнего проекта говорил о море, и теперь Софи Калль расспрашивает стамбульских слепцов о том, каким им представляется море. Китайский художник Чжуан Хуй Даня предложил проект «Фотостудия в Юмэне» (фотостудия открыта в переживающем глубочайший кризис городе Юмэнь – первом в Китае, где начали добывать нефть).  Механический балет стульев создан французом Жаном Мишелем Брюйером, каждая «сцена» которого названа по имени того или иного города. Например, «Берлинский конгресс», «Лионский конгресс» и так далее: скрипучие перемещения стульев должны, судя по всему, символизировать человеческие сообщества.  Бросается в глаза и эффектная инсталляция восходящей звезды международной арт-сцены японско-британского художника и писателя Саймона Фудживара «Ребекка». Это подобие терракотового войска из стилизованных под древние китайские скульптуры воинов – «клонов» английской студентки, участницы лондонских молодежных бунтов 2011 года. Как гласит сочиненная Фудживарой история, ее в качестве эксперимента по перевоспитанию отправили в путешествие по Китаю.

Сложную сюжетную конструкцию, придуманную кураторами Шанхайской биеннале, легче вычитать из каталога, чем из самой экспозиции. Выставка в бывшей электростанции берет скорее зрелищностью, нежели концептуальностью. Рассчитана она больше на местную публику, чем на международных экспертов. У биеннале есть еще одна, неназванная, сквозная тема. Подобно тому, как главным сюжетом русского искусства является, по словам Гройса, собственно, Россия, так и главным сюжетом шанхайской биеннале является Китай, а точнее, некая китайскость. Тут немало работ, так или иначе переосмысляющих традиционные китайские техники. Особенно запомнились произведения Ван Таочэна, не только создающего свитки на современные – то повседневные, то абсурдные сюжеты, – но и анимирующего традиционную китайскую живопись тушью. «Китайщину» делают не только китайские художники, но и Фудживара с его терракотовой армией или художница из Камеруна Паскаль Мартин Тайу, выстраивающая на всех семи этажах нового музея колонну из традиционной китайской посуды.

О китайском искусстве не забыли и кураторы еще одной выставки, открывшейся в Power Station of Art: Центром Помпиду специально для нового шанхайского музея сделан проект «Электрические поля. Сюрреализм и далее». В выставке, разбитой по ключевым темам сюрреализма – например, «эрос», «автоматизм», «сон», «слово», «коллаж», «объект», – нет Сальвадора Дали, хотя есть Магритт, Дюшан, Ман Рэй, Макс Эрнст, а также Уорхол, Эрро, Эд Руша, Андреас Гурски и, как ни странно, некоторые русские художники. Эрик Булатов в разделе, посвященном слову, Дубосарский и Виноградов в разделе «Эрос», в каждом разделе обязательно есть китайские (в том числе и диаспорные) авторы. Такого рода проектов, вписывающих (хотя и отчасти принудительно) локальное искусство в интернациональный исторический художественный контекст, очень не хватает в России.

Шанхайская биеннале, где китайские авторы представлены несравнимо шире, нежели российские на Московской биеннале, эту функцию также исполняет ревностно. Даже затея с павильонами не стран, но городов позволила выставить многих художников китайского происхождения – город интернациональнее, чем страна, а чайна-тауны, как известно, рассыпаны по всем миру. Так что художники китайского происхождения были представлены в сборных выставках  павильонов Дюссельдорфа и Сиднея.

© Фото: Ирина Кулик

© Фото: Ирина Кулик

И все же симпатичная идея павильонов городов пока что оказалась недоработанной. Тем, кто получил пространство в бывшей электростанции, было сложно конкурировать с крайне насыщенной основной экспозицией и тем более – вступать с ней в диалог. Запомнились разве что павильон Палермо с красивым видео от Ванессы Бикрофт и московский павильон. Там помимо фотодокументации деятельности Института Лифшица (боюсь, слишком эзотерической в данном контексте) были представлены  апокалипсическое «Веерное отключение» Андрея Филиппова, золотые абстрактные объекты-танки Анатолия Осмоловского (вполне «китайские» в своей нарочитой декоративности) и занятные проекты его студентов по школе «База», сделавших, наподобие Дюшана, музеи в чемодане.

Тем же, кому достались пустующие здания в центре, пришлось стать заложниками эстетики сквота, которая пошла на пользу далеко не всем. Тем не менее интересным оказался павильон Лимы, в котором множество вентиляторов гнали по полу серпантин разноцветных бумажных лент, на которых были напечатаны какие-то городские истории (художник Хосе Карлос Мартинат). В павильоне южно-корейского Тэджона запомнились работы Чо Хе Чина,   фотографии ночных улочек и представленные тут же крошечные макеты, с которых и делались эти снимки. В павильоне Ванкувера привлек внимание скелет динозавра, сделанный из белых пластиковых стульев (художник Брайан Юнген).

Конечно, к Шанхайской биеннале можно обратить немало вопросов и упреков, но это будут те же вопросы и упреки, которые можно адресовать любому событию подобного рода у нас. Они не раз звучали по поводу Московской биеннале. Например, стоит ли делать выставку аттракционом в угоду широкой публике? Что же касается вопроса о том, можно ли вообще сделать нечто достойное в условиях идеологического давления, зная, что биеннале является частью  «витрины» власти,  то нам предстоит задавать его еще не раз. Впрочем, наша страна в отличие от Китая вряд ли будет строить свой имидж на современном искусстве.

Ирина Кулик